В марте новый президент Кыргызстана Садыр Жапаров совершил государственный визит в Узбекистан. Его итоги удивили наблюдателей. Президентам двух стран удалось сдвинуть с места решение проблем, которые десятилетиями оставались камнем преткновения. Например, взаимные приграничные претензии, порой перераставшие в конфликты.
Итоги кыргызско-узбекских переговоров мы обсудили с российским политологом, заведующим отделом Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ и экспертом по Центральной Азии Андреем Грозиным.
— Андрей Валентинович, как Вы оцениваете визит нового президента Кыргызстана в Узбекистан?
—Действительно, все обратили внимание на решение пограничных вопросов. Но помимо этого было заключено 22 договора. По большей части это меморандумы, но, например, соглашение о создании кыргызского-узбекского инвестиционного фонда с капиталом в 200 миллионов долларов, на мой взгляд, очень существенно и имеет общерегиональное значение.
И сами пограничные соглашения, и скорость, с которой решение этих проблем сдвинулось с мертвой точки, – дорогого стоят. Буквально на днях председатель Государственный комитет национальной безопасности КР Камчыбек Ташиев докладывал Жапарову о том, что все сложные вопросы сняты и что, по сути, процесс делимитации и демаркации границы стартовал*.
Это, на мой взгляд, должно вызвать внимание в странах региона. Ведь этот визит окончательно, предметно и наглядно продемонстрировал, что основной точкой всех ключевых внутрирегиональных процессов является Ташкент. Не Нур-Султан, не Душанбе, не Бишкек, и тем более не Ашхабад, а именно Ташкент.
Разрядка региональных проблем, которая началась после прихода к власти Шавката Мирзиеева, это заслуга Узбекистана. Как и улучшение отношений с соседями в экономическом плане, которое мы наблюдали даже в прошлом сложном году, и активизация гуманитарной помощи со стороны Ташкента, скажем так, менее состоятельным соседям. И практические подвижки в решении проблем, которые казались неразрешимыми. Я имею в виду – положение анклавов, прохождение, делимитация, демаркация границ, споры вокруг земель, водохранилища, гор.
То есть миротворческая, по факту, позиция Ташкента по отношению к соседям плюс, конечно, крайняя нужда нового кыргызского руководства в легитимации дали в результате «фейерверк» весьма положительных решений.
Теперь логично предположить, что если Ташкенту и Бишкеку удастся, как они обещают, до конца года в техническом плане разрешить вопросы делимитации, прохождения и согласования спорных участков границы, то это будет, безусловно, с одной стороны, наглядная демонстрация особой роли Узбекистана в регионе, а с другой, очевидно, можно будет ожидать подвижек и на кыргызско-таджикской границе, что намного проблемнее.
— Почему?
— Просто в силу того, что по линии узбекско-кыргызских отношений сильная сторона продемонстрировала жест доброй воли по отношению к более слабой. А там обе стороны находятся в равном положении и уступать никто никому ничего пока, во всяком случае, не готов. Но само по себе то, что удалось сдвинуть, казалось бы, неразрешимую проблему внутри региона — это хороший знак и хороший пример для всех остальных.
— Что могут означать ташкентские договоренности для общего геополитического и геоэкономического положения Центральной Азии в целом и Казахстана в частности?
— Казахстан, который всегда претендовал на особую роль в регионе, теперь, наверное, должен испытывать двойственные чувства. С одной стороны, конечно, радость за то, что ближайшим соседям удалось разрешить вопросы, которые не решались 30 лет. С другой стороны, наверное, некую досаду по поводу того, что он к этому не имеет никакого отношения. А если и имеет, то очень опосредованную и мало кому видимую и известную.
Другой слой — это уже, что называется, значение визита для более дальних игроков. Понятно, что узбеки с кыргызами договорились о снятии проблемных моментов не только из любви к миру и друг другу. Ведь уже прозвучало, что в ближайшее время проект, который обсуждается 25 лет, я имею в виду ККУЖД (железная дорога Китай-Кыргызстан-Узбекистан), тоже имеет все шансы сдвинуться с мертвой точки. Перейти из стадии постоянно обсуждаемой, но откладываемой при каждом новом кыргызском президенте, к стадии практической реализации, несмотря на многочисленные сложности.
— А в чем сложности реализации проекта ККУЖД?
— В межстрановой конкуренции, которую никто не отменял, за товарные потоки Китая, и в том, что необходимо решить очень много технических, финансовых, технологических вопросов, а сейчас не время для глобальных транспортных и энергетических проектов. Подобного рода инвестиции в условиях текущего экономического положения дел в мире не слишком распространены.
Китай тоже уже не так разбрасывается деньгами на подобного рода крупные проекты, как это делал еще пять лет назад. Да, инициатива не снята с повестки дня, но по большому счету Китай сейчас меньше заинтересован в альтернативных путях. Пусть и в более коротких, чем через Хоргос, и в более удобных для выхода на Ближний Восток.
Сказываются, во-первых, особенности прошлого карантинного года, а во-вторых, общемировая рецессия, волатильность мировых цен на энергоносители, рост конкуренции на международных инвестиционных рынках.
Но понятно, что подобного рода альтернативный путь, если вдруг случится чудо, и узбекам с кыргызами удастся найти некую формулу, которая устроит китайскую сторону, и та вложит деньги в проект, изменит во многом содержание китайской экономической, логистической и транспортной стратегии в Центральной Азии.
— Есть предпосылки к тому, что Китай может в реальности вложиться в этот проект?
— Иметь два альтернативных коридора лучше, чем один. Быть в зависимости от казахстанских транзитеров, наверное, китайцам не очень нравится. Они больше любят сами быть монополистами. Или играть, что называется, на страновой конкуренции центральноазиатских стран за доступ к китайским товарным потокам. Ведь так можно добиваться серьезных экономических преференцией — снижения тарифов, предоставления китайским транспортным компаниям максимально благоприятных условий. Это очень интересно должно быть Китаю.
Другой вопрос: удастся ли сдвинуть проект? Ему, повторюсь, уже 25 лет. Он всплыл еще при Акаеве (первый президент независимого Кыргызстана – ред.), но до сих пор никаких практических шагов в его реализации нет. Хотя то, что, во-первых, удалось снять противоречия по границе, и, во-вторых, появилась информация о том, что и узбекская сторона, и кыргызская стороны активно зазывают РЖД в этот проект, позволяет говорить о том, что, возможно, он получится.
— А как в России оценивают итоги встречи в Ташкенте?
— Знаете, после визита нового кыргызского президента в Москву, в России развеялись опасения, которые существовали относительного него в последние месяцы. Жапаров неустанно говорил о том, что он друг России и привержен, что называется, сохранению прежних внешнеполитических ориентаций. Причем и чиновники его правительства, и люди из его окружения, все буквально «обговорились» на эту тему. И, очевидно, сейчас на фигуру Жапарова в Кремле смотрят более благосклонно, чем это было еще даже два месяца назад.
А Мирзиеев вообще любимец, как я понимаю, Кремля. Про него в России говорят исключительно в благожелательном тоне. А если еще и АЭС* россияне все же начнут строить в Узбекистане, то любви и дружбе не будет конца.
Поэтому с точки зрения России (это, кстати, видно по тональности экспертов в публикациях российских медиа о ташкентском визите) — все хорошо. В Кремле на договоренности смотрят весьма благожелательно.
— А на Западе?
— Запад, с одной стороны, постоянно подчеркивает мысль о том, что страны должны развиваться, страны должны сохранять суверенитет и договариваться без привлечения третьих сторон. То есть, с точки зрения философии, которая была высказана еще при Трампе в стратегии США по Центральной Азии, тоже все хорошо. В том смысле, что и Мирзиеев, и его кыргызский партнер сами договорились, никто у них за спиной не стоял.
Конечно, конспирологические версии тут можно строить. Все-таки Жапаров поехал в Ташкент после Москвы, а после Ташкента поедет в Пекин со дня на день. Но это ни о чем не говорит — эта дипломатическая активность может быть связана с желанием Жапарова заручиться внешнеполитической поддержкой ближайших соседей (крупных тяжеловесов) перед референдумом* 11 апреля.
Поэтому я думаю, что и на Западе наметившееся кыргызско-узбекское сближение тоже должно восприниматься позитивно. Потому что и для них Мирзиеев фигура, которая воспринимается с большими надеждами на то, что он все же начнет развивать демократические реформы. Да, прошло уже почти пять лет, как он стал президентом, но эти надежды на Западе все еще живы.
Так что в целом, если посмотреть на отзывы в прессе, видно, что все рады, довольны и виртуально дружески похлопывают по плечу и Шавката Миромоновича, и Садыра Жапарова.
Понятно, что отношение к новому президенту Кыргызстана в мире у всех разное. Ведь и в самом Кыргызстане нет единства мнений по поводу того, насколько эта новая власть в лице Жапарова, Ташимова, Мамытова и иже с ними надолго, и насколько их дела полезны для страны.
— Население спорит?
— Не только, но пока видно, что электорат Жапарова, который сделал его президентом, сохраняется. Зиму страна прошла без каких-то особых потрясений. Плюс опять же дипломатические успехи, которые он демонстрирует, должны нравиться большинству населения.
И, я думаю, что референдум 11 апреля даст примерно те же цифры, что были на президентских выборах. Ведь ташкентский визит Жапарова тем людям, что поддерживают его и связывают с ним надежды на изменения к лучшему, наглядно продемонстрировал: «Вот, смотрите, человек меньше, чем за полгода сделал то, чего не смогли ни Акаев, ни Бакиев, ни Атамбаев, ни Жээнбеков». То есть для «внутрикыргызского» потребителя внешней информации ташкентские договоренности тоже смотрятся весьма положительно.
Но не для всех, конечно. Говорят, что средний класс недоволен. Однако голосовать на референдуме будет не средний класс. А вся остальная страна воспринимает это так: «Смотрите, с Путиным посидел, поговорил. Приехал к Шавкату Миромоновичу, тот его чуть в объятиях не придушил. Молодец».
— А почему, на Ваш взгляд, Узбекистан стал таким сговорчивым?
— Внешняя политика президента Шавката Мирзиеева очень прагматична. Узбеки заинтересованы в том, чтобы пробить как можно больше разнообразных транспортных коридоров и на юг, и на восток, и на запад. По большому счету вся внешняя политика Узбекистана при втором президенте ориентирована на извлечение прибыли.
И разрядка ведь объясняется не тем, что человек, который 13 лет был премьер-министром при Исламе Каримове, оказался голубем мира, которого хлебом не корми, дай уступить спорные территории проблемным соседям. Дело не в этом, а в том, что это все делается в расчете на создание дружественного пояса. Точнее, на появление доброжелательных соседей, через которых Узбекистан будет наращивать товарные потоки в разных направлениях.
И то, что Узбекистан глубже, чем другие государства региона, увяз* в афганской повестке — это тоже не из любви к Афганистану узбекского руководства или желания понравиться американцам, а потому что это тоже один из альтернативных маршрутов, который, если его удастся продвинуть, смягчит напряженность, которая традиционно в этой стране имеется, и даст Узбекистану конкретные экономические выгоды.
В отличие от, допустим, казахстанской политики, внешней и региональной, Узбекистан очень прагматичен. Все его шаги — и разрядка, и снятие претензий к ближайшим соседям — тому наглядная демонстрация. Потепление объясняется не просто желанием провести Саммит ОБСЕ на своей территории, а стремлением получить вполне практические конкретные выгоды.
Повторюсь, узбекская внешняя политика, в отличие от казахстанской, очень прагматичная и менее громкая. Узбеки меньше ориентируются на внешние эффекты и спецэффекты. Ташкент делает политику тише, спокойнее, стараясь ни с кем не напрягать отношений и нравиться всем: и западу, и востоку, и северу, и югу. Причем получая от этого не просто моральное удовольствие, а вполне конкретные и осязаемые экономические выгоды.
— Спасибо, Андрей Валентинович, за подробный разговор.
