Незавидное положение келин в обществах Центральной Азии продолжает привлекать к себе внимание исследователей. В новой научной работе под названием Human rights of daughters-in-law (kelins) in Central Asia: harmful traditional practices and structural oppression, опубликованной в декабре 2020 года в журнале Central Asian Survey, авторы Галым Жусипбек и Жанар Нагаева предлагают свой взгляд на эту проблему, который отличается от других исследований тем, что рассматривает эту социальную проблему через ракурс прав человека. Данная работа не изучает уровень нарушения прав человека келин, а преследует иную цель – «анализ проблемы с точки зрения особой концептуальной системы, сочетающей концепцию Айрис Янг о «пяти ликах угнетения» и понятие «вредных традиционных практик». Фокус работы – положение и несправедливое отношение к молодым келин в традиционных семьях.
АКТУАЛЬНОСТЬ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Как утверждают исследователи, несмотря на то что различные аспекты жизни келин в Центральной Азии рассматривались социологией, антропологией и феминистикой[1] (feminist studies), ущемление прав человека келин не было изучено в достаточной мере. «В целом, вопрос о правах человека келин до сих пор остаётся без внимания учёных и организаций, занимающихся правами человека», отмечают они[2]. В своём анализе они показывают необходимость рассмотрения проблемы дискриминационного отношения к молодым невесткам через призму универсальности прав человека. Они также объясняют, как этому может мешать суждение, утверждающее о якобы “релятивности”, т.е. относительности прав человека. Последнее зачастую исходит из понятия культурного релятивизма (cultural relativism) и идеи о культурной «аутентичности», т.е предполагаемой исконности или подлинности определённой культуры, в рамках которой приверженцы этого подхода хотят найти ответы на все вопросы современности из “прошлого” (“прошлое” и “культурная аутентичность” видятся некой “панацеей” от всех бед и проблем). В исследовании, авторы называют нарушение прав человека келин в традиционных семьях «примером релятивистского вызова со стороны культурной аутентичности в отношении универсальности прав человека, и в особенности, правам человека женщин»[3].
Для исследования авторы применили ряд методов, включая метод включенного наблюдения качественного исследования; проведение детальных неформальных интервью с келин (и иногда с их родственниками) в различных регионах Казахстана (в Жамбыле (Тараз), Алматы и в Акмолинской области) на протяжении длительного времени[4]; анализ постов и комментариев в социальных сетях на казахском, кыргызском и русском языках; а также изучение популярных материалов в СМИ о притеснениях келин.
СПОР О ПРАВАХ ЧЕЛОВЕКА
В вводной части исследования авторы пишут об универсальности прав человека, напоминая, что философская концепция прав человека или концепция естественного происхождения прав человека означает, что они принадлежат ему и ей с рождения и неразделимы от неё/него. Это отнюдь не сугубо западная концепция, пишут они, и подчёркивают, что она есть ответ универсальности современного (modern) государства как глобальной формы правления. Исследовательница прав человека в Иране Реза Афшари считает, что это моральное видение, сформированное с опытом имения дела с насилием (abuses) со стороны любого современного государства и рыночных экономик.
В то же время против универсальности прав человека выступают приверженцы релятивистского (т.е относительного) подхода, утверждающие о наличии «разных моралей в мире»[5] (“different moralities in the world”). И неслучайно то, что зачастую именно права женщин являются главной мишенью релятивизма, пишется в исследовании. Этот подход приверженцев культурного релятивизма в отношении прав человека и является причиной медленного прогресса в этой сфере. Такие понятия, как «азиатские ценности» и «русская уникальность», являются, по авторам, примерами того, как культурные различия используются для доказательства отсутствия универсальности прав человека. Сюда же относится и положение прав человека и женщин в мусульманском мире.
Такие понятия, как «азиатские ценности» и «русская уникальность», являются примерами того, как культурные различия используются для доказательства отсутствия универсальности прав человека
Как пишут авторы, “сегодня, в основном, традиционная и консервативная мусульманская апроприация (присвоение) ислама и есть то, что способствует распространению утверждений релятивистского подхода к правам человека женщин»[6].
В то же время исследователи не приветствуют однозначный вывод об исламе. В статье они указывают на то, что патриархальные консервативные исламские интерпретации – это результат временных и других процессов, отражающих специфическое распределение власти (или силы) в обществе[7]. Авторы отмечают интеллектуальную школу «исламского феминизма» как возможный противовес традиционному патриархальному интерпретированию исламских источников, необходимость реформирования и гендерно-равных интерпретаций ислама. Также ими упоминается методология «прогрессивных мусульман» – манхадж (интерпретационная методология)[8].
Идея состоит в том, что обществам, нацеленным на реформы, нужно интерпретировать свои исламские или иные сакральные источники по новой методике, учитывая новый контекст. Ведь от этого зависит как положение женщин в частности, так и развитие обществ в целом.
Цитируя Резу Афшари, авторы пишут следующее:
«Поиск аутентичности в своем культурном или религиозном наследии – ни что иное, как одержимость своим прошлым, которое стирает культуру и религию из истории, накладывает одержимость настоящего прошлым и тем самым превращает это наследие в непостижимое»[9].
ЧТО СТОИТ ЗА ПЛОХИМ ОТНОШЕНИЕМ К КЕЛИН В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ?
Универсальность прав человека всё ещё оспаривается в традиционных обществах через аппелирование к культурной аутентичности на примере Центральной Азии. Авторы утверждают, что в основе гендерной дискриминации и насилия над молодыми келин находится феномен неформального релятивистского отношения к правам человека. Как отмечалось ранее, исследователи изначально называют нарушение прав человека келин одним из проявлений релятивистского вызова универсальности прав человека.
Говоря о причинах, стоящих за релятивизмом, ими выделяется несколько факторов.
Ре-традиционализация (retraditionalization) и возрождение консервативного ислама
Здесь имеется ввиду всплеск интереса к прошлому и новоприобретенная ценность «возвращения к истокам» в Центральной Азии. Это сопровождается аргументами о необходимости вернуться к истинной «казахскости» – это относится не только и не сколько к государственной политике, но и к риторике в самом обществе[10]. Такие процессы наблюдаются не только в Казахстане, но и по всей Центральной Азии, где призыв к возвращению к истокам стал одним из инструментом социального контроля после развала предыдущего строя, уточняется в статье. Эта ретрадиционализация неразрывна с авторитаризмом, и она также связана с патриархальным понятием и представлением о чести, пишут исследователи. В результате этой ретрадиционализации, крайне низкий семейный и социальный статус келин стал восприниматься как признак настоящей «казахскости»[11].
Ретрадиционализация неразрывна с авторитаризмом, и она также связана с патриархальным понятием и представлением о чести
Неосведомлённость о правах человека
На основании исследования, проведенного Г. Жусипбеком, и исходя из его неформального общения и наблюдений во время преподавания курса о правах человека в одном из университетов Алматы, им сделан вывод о том, что большинство людей не осведомлены о собственных гражданских правах человека. Также отмечается общее незнание подкатегорий прав человека таких, как права женщин, права детей и права людей с ограниченными возможностями[12].
Система отношений по схеме авторитет – подчинённость или культура доминирования.
По мнению исследователей, эта модель отношений или «схема подчиненности авторитету» (которую можно назвать “культурой доминирования”) является еще одной причиной появления релятивистского подхода к правам человека в регионе. Такие отношения присутствуют везде, отмечают авторы – так, в Узбекистане, исследование Дж.Шмоллер (J.Schmoller) описало это как «культуру вежливости» (culture of politeness), напоминающую отношения между “мастером и подмастерьем” или “наставником и послушником”. Это отражается и в отношении к келин, над которой обычно доминируют другие. Интересны замечания исследователей о том, что опрошенные люди и психологи назвали нарушения прав человека келин типичной дедовщиной. Тут же отмечается и о даже более удачном для этой ситуации употреблении термина – «бабовщина» (которую применяют некоторые казахстанские аналитики как М.Шибутов).
КОНЦЕПЦИЯ АЙРИС ЯНГ О «ПЯТИ ЛИКАХ УГНЕТЕНИЯ» И ВРЕДНЫЕ ТРАДИЦИИ
Во многих традиционных семьях молодые невестки практически лишены возможности осуществлять свои права человека и являются, по сути, угнетенными людьми – это доказывается в работе через обращение к концепции «пяти ликов угнетения» философа и теоретика Айрис Янг. По авторам, любой доскональный анализ положения келин и ее социального статуса в традиционной семье в Центральной Азии требует применение этой концепции, состоящей из пяти категорий[13].
1. Эксплуатация. В жизни келин она выражается в том, что живет для того, чтобы принести выгоду другим. Общеизвестно, что молодые келин прикованы к дому, от них ожидается только рождение детей и выполнение самой сложной работы по дому, пишется в исследовании[14].
2. Маргинализация. Авторы обращают внимание на то, что в силу культурных норм, келин обладает самым низким статусом в семье. Она в подчинении у свекрови и мужа и не имеет права на высказывание своего мнения, как показали проведенные интервью исследователей.
3. Бессилие. На примере келин бессилие видно по тому, как она не может осуществлять свои права без разрешения на то членов семьи мужа. Молодая невестка не может делать выбор, учиться, отдыхать или развивать свой потенциал как личность, пишется в исследовании. Одна из респонденток рассказала авторам о том, что зарубежное образование в ее случае считалось даже недостатком.
4. Культурный империализм. Говоря о наличии подобных неформальных социальных норм, авторы отмечают наличие общих представлений о том, какой должна быть «порядочная» келин. Так, она должна быть послушной и неэгоистичной. Более того, её тело не принадлежит ей самой, поскольку оно – предмет интереса других (от нее ожидают детей в положенный срок, и младенцы в идеале должны быть мужского пола), объясняется в параграфе.
5. Насилие. Доминирование часто оборачивается насилием, и это еще один лик угнетения. Келин часто подвергается психологическому насилию, так как она самая легкая мишень для этого. Иногда дело доходит и до физического насилия, отмечается исследователями.
Согласно Янг, угнетение – это не сколько зло, творимое другими, сколько результат структурных ограничений. Подобное отношение к келин тоже не всегда вызвано отдельными намерениями членов семьи, скорее оно складывается из контекста, в котором действуют люди.
Наконец, исследование призывает рассматривать плохое отношение к келин с ракурса «вредных традиционных практик», указанных в международных документах для защиты прав человека. Ни один из приведенных выше примеров отношения к келин не может быть оправдан морально. Как пишут авторы, что все они нарушает положения закреплённые в Конвенции ООН о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Соответственно, они называют примеры отношения к келин в консервативных семьях – вредными практиками и традициями. Основываясь на проведенных интервью, исследователи также подчёркивают, как от таких вредных практик страдают как сами келин, так и их мужья.
Примеры плохого отношения к келин в консервативных семьях – это вредные практики и традиции
ПЕРЕОСМЫСЛИВАНИЕ КЕЛИН И ПРАВ ЧЕЛОВЕКА
Авторы предлагают сосредоточиться на трех важных областях для того, чтобы по-новому взглянуть на положение келин. Во-первых, пишут они, нужно помнить о том, что культура трансформируема: у нее меняются границы, она не статична, а динамична. Исследователи напоминают, что обычаи не абсолютны и что поиск аутентичности (или подлинности) сам по себе не является аутентичным. Во-вторых, универсальность прав человека – это функциональное явление и часть современного общества, современного государства и рыночной экономики. В третьих, они полагают, что не нужно недооценивать релятивизм, но и не нужно прогибаться под его аргументами. Вместо этого, исследование рекомендует признавать проблемы и конструктивно их решать.
Обычаи не абсолютны и поиск аутентичности (или подлинности) сам по себе не является аутентичным
Для того, чтобы решить проблему угнетения келин, исследователи в особенности отмечают необходимость критической оценки неформальных культурных норм в Центральной Азии. Они также настаивают, что обществу нужна культурная трансформация (в т. ч. формирование культурного капитала). Как уже было упомянуто, исследователи исходят из того, что культура не гомогенна и не застывшее во времени явление. Однако, для изменения или трансформации культуры нужно принятие изменения самим обществом.
В заключительной части работы авторы приводят слова исламоведа и ученого в области прав человека в межкультурной перспективе – Абдуллахи Ахмед ан-Наима, утверждавшего, что универсальность прав человека как понятие может быть включено в незападную культуру посредством диалога и развития нового дискурса. Подобная культурная трансформация «требует внутреннего переосмысления незападных классических текстов и ценностей». Как указывает Ан-Наим, «несмотря на разницу, люди и общества разделяют определенные базовые ценности, качества, черты характера, что является обрамлением для общей культуры универсальных прав человека».
ПРЕДЛОЖЕНИЯ
Галым Жусипбек и Жанар Нагаева призывают выйти за рамки дискурса «культура» против «прав человека», аргументируя, что понятие прав человека не присуще лишь одной культуре или цивилизации. Чтобы найти решение проблеме неосуществления прав человека келин, нужно добиваться «просвещенного восприятия культурных и религиозных ценностей и норм». Для этого необходима смена патриархальной концепции чести на понятие чести, основанное на человеческом достоинстве (которое общее для всех людей), а также развитие исламских интерпретаций гендерного эгалитаризма (равенства.
Интересно замечание исследователей о защите прав человека келин с точки зрения человеческого достоинства, закреплённого и в исламе, а не только с позиций феминизма (отношение к которому – двоякое). Если определённые доводы сторонников традиционализма или культурного релятивизма можно будет опровергать исламскими понятиями, возможно, это принесет хорошие плоды. Но нужно помнить и об опасности доминирования в исламском дискурсе консервативных настроений и о подверженности обществ Центральной Азии этим влияниям. Однако, учитывая, что нормы нужно интерпретировать, идею авторов развивать альтернативные исламские толкования можно назвать актуальным предложением. Как писала представительница исламского феминизма Фатима Мернисси, «священный текст, в зависимости от методологии, может быть порогом (threshold) для освобождения женщин».
В завершении авторы говорят еще раз о необходимости проведения большего количества исследований специалистами, изучающими права человека. Масштаб нарушений и проблем вредных традиций и практик до сих пор не изучен в полной мере, и для того, чтобы решить проблему угнетения молодых келин нужно больше исследований.
Важна и проактивная государственная политика, так как государства ответственны за это перед людьми: «Государственные органы должны искоренять вредные практики и повышать осведомленность о важности прав человека женщин и келин и не продвигать «традиционные» дискриминационные дискурсы под прикрытием «национальной идеологии»[15], предупреждают авторы.
В целом, это полезная и интересная работа, направленная на практическую цель – оценить, изучать и решать проблемы келин с точки зрения человеческого достоинства. Говоря о проблеме прав человека келин речь идёт, в первую очередь, о ценности человека и защите его фундаментальных и неотделимых прав. Самым главным барьером развитию в мире является гендерная дискриминация и насилие против девочек и женщин, напоминают исследователи.
