ПРОЕКТ «БОЛЬШАЯ ЕВРАЗИЯ В ВОСПРИЯТИИ НОВОГО ПОКОЛЕНИЯ РОССИЙСКИХ И ЗАРУБЕЖНЫХ ЛИДЕРОВ»
АЛЕКСАНДР КОНЬКОВ
Кандидат политических наук, директор Международного аналитического центра Rethinking Russia, доцент кафедры политического анализа факультета государственного управления Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова.
Всеобщая устремлённость обезопасить себя именно от вызовов, обусловленных «человеческим фактором», вероятно, вызвана тем, что само понятие безопасности после стольких лет использования всуе настолько замылилось, что оказалось «приватизированным» акторами политического свойства. А их система сугубо двоична: воевать или мириться? Ни то, ни другое для стихии не работает. А потому мир нуждается не просто в совершенствовании технологий защиты, но и в качественной трансформации самой парадигмы безопасности.
Данная статья подготовлена в рамках проекта «Большая Евразия в восприятии нового поколения российских и зарубежных лидеров», осуществлённого с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов. В нём приняли участие молодые представители политического и административного истеблишмента, СМИ, экспертного сообщества России и стран Евразии.
На рубеже первого и второго десятилетий нынешнего века Россия в диалоге с Западом активно продвигала инициативу о закреплении в международном праве принципа неделимости безопасности. Речь шла о том, чтобы создать юридически обязывающие механизмы недопущения того, чтобы какое-либо государство или международная организация укрепляла собственную безопасность за счёт безопасности других. В частности, такие предложения содержались в проекте разработанного тогда в России договора о европейской безопасности.
Продвижение инициативы по заключению такого соглашения контрастировало с общей прагматичной, жёстко реалистичной моделью российской внешней политики, которая успела сложиться к середине 2000-х годов. Она была ясно артикулирована в Мюнхенской речи Владимира Путина и уверенно апробирована в ходе августовской войны в Южной Осетии 2008 года. С одной стороны, потребность в новых глобальных правилах игры уже чётко осознавалась и требовала поиска соответствующих формулировок. С другой, сама возможность даже не подписания кем-либо в Европе документа, составленного в Москве, а хотя бы серьёзной и деятельной готовности к диалогу по этому вопросу, вызывала глубокие сомнения. И большинство европейских стран, которым Россия представляла проект, не понимали, чего от них хотят. Да и сама Россия, как могло показаться, лишь упражнялась в осваивании новых для себя навыков по установлению повестки и «смягчению» силы.
Сам постулируемый концепт – неделимость безопасности, – несмотря на аллюзии к идее советского наркома иностранных дел Максима Литвинова о «неделимости мира» и декларативное закрепление в отдельных документах, носил излишне умозрительный характер и не предлагал зримых образов для должного восприятия ни среди политиков, ни среди наблюдателей. Не то чтобы кто-то сомневался в том, как здорово было бы, если бы безопасность стала общей ценностью для всех и её перестали делить между собой… Просто разделительные линии настолько глубоко въелись и контрастно отстроились всеми остальными противоречиями, что единовременное избавление от них не воспринимается сознанием. Никто никогда не видел неделимой безопасности, а потому и не имел оснований в неё верить.
Сегодня, по прошествии бурного по своей гибридности десятилетия, когда мир в условиях борьбы с коронавирусной инфекцией фактически перезагружает систему координат в вопросах оценки глобальных вызовов и угроз, дискурс неделимости безопасности мог бы быть более востребованным.
Кризис, порождённый возникновением и быстрым распространением вируса COVID-19, обнажил множество болевых точек в жизни человека и общества XXI века, но жёстче всего поставил вопрос именно о неразделённости безопасности в своём самом утилитарном значении – как общей потребности обрести состояние физической защищённости без разного рода оговорок и примечаний.
Эта потребность характерна для любого человека, где бы он ни жил и каких бы политических взглядов ни придерживался. И эта потребность оказалась никем не обеспечена, несмотря на наличие обширной сетевой (солидарной?) инфраструктуры институтов безопасности, которые привыкли поглощать ключевые ресурсы и опираться на новейшие достижения прогресса.
Никакие арсеналы, дивизии или даже системы противоракетной обороны не способны сдержать угрозу, которая последовательно с самого начала 2020 г. охватывала Восток, Запад, Юг и Север. Никакие союзы или блоки не смогли облегчить своим членам участь физической борьбы с вирусом один на один. Неделимая опасность рассыпала системы коллективной безопасности, как карточный домик, вновь разделив их на национальные квартиры, в каждой из которых велась своя борьба. Ответом на неделимую опасность могла бы стать как раз неделимая безопасность как подлинное общественное благо, устройством которого прежде не приходилось заниматься.
Угрозы природного характера, обусловленные развитием биологических, географических, астрономических процессов, далеко не новы – они случаются в мире с завидной регулярностью. Масштабность весьма различна как по объёму воздействия, так и по последствиям, которые приходится ликвидировать. Однако вот парадокс: природные явления, представляющие опасность, не провоцируют у человечества страхов, которые возникают в результате рукотворных кризисов и заставляют судорожно искать инструменты совершенствования безопасности.
Испанский грипп столетие назад по количеству жертв был сопоставим с современной ему Первой мировой войной, однако он не запечатлелся так же в исторической памяти. Возможно, потому что природные угрозы – как раз истинные «чёрные лебеди», с которыми удаётся бороться лишь по факту встречи. Может, и бороться-то не надо: у естественных кризисов всегда есть естественные же способы завершения (вся Вселенная, согласно одной из теорий, – последствие естественного «большого взрыва»), а потому не всегда имеет смысл им мешать.
Всеобщая устремлённость обезопасить себя именно от вызовов, обусловленных «человеческим фактором», вероятно, вызвана тем, что само понятие безопасности после стольких лет использования всуе настолько замылилось, что оказалось «приватизированным» акторами политического свойства. А их система сугубо двоична: воевать или мириться? Ни то, ни другое для стихии не работает. А потому мир нуждается не просто в совершенствовании технологий защиты, но и в качественной трансформации самой парадигмы безопасности.
Как демонстрирует опыт преодоления переживаемого кризиса, традиционные глобальные институты не смогли предложить никакой наднациональной модели противодействия COVID-19 – за исключением, возможно, Всемирной организации здравоохранения, роль которой всё равно носила консультативно-вторичный характер (что не помешало ей, правда, получить нарекания со стороны США).
Ключевая ответственность по спасению людей и экономик, ложащаяся на плечи национальных государств в периоды испытаний природой (землетрясения, пожары, наводнения, эпидемии), каждый раз – пусть ненадолго – реанимирует авторитет суверенного статуса. Вместе с тем ни старые проблемы никуда не деваются, ни новых задач по посткризисному восстановлению избегать не удаётся, а потому приходится продолжать лавировать в многообразии международных договорённостей и партнёрств. В этих условиях лишь возникающие международные институты получают своего рода фору – учиться на чужих ошибках.
Если традиционные структуры, фрагментирующие интеграционную ценность, оказываются в текущих условиях на вторых ролях, новые центростремительные инициативы, остающиеся в поиске, могли бы брать за основу именно такие целевые обязательства, которые пока в дефиците у имеющихся объединений.
Если Запад хватается за спасительную соломинку сохранить лицо по итогам явного фиаско в противодействии эпидемии, канализируя обвинения в адрес Востока, где вирус изначально возник, то для Большой Евразии, находящейся в поисках субъектности, открываются ниши для редактирования своего перспективного мандата.
Преодоление подлинно актуальных вызовов могло бы содействовать формированию альтернативного видения безопасности в современных условиях, базирующегося отнюдь не на идеологических нарративах, а на описании реальных рисков нарушения привычного хода социальной жизни на континенте. Безопасность не должна становиться объектом конкуренции, тогда и без укрепления за счёт неё своей конкурентоспособности можно будет попытаться обойтись.
