Их перечисляет политолог, директор Группы оценки рисков Досым Сатпаев
Из пяти стран Центральной Азии публично антикитайские настроения пока проявляются в Казахстане и Кыргызстане. Что касается нашей республики, то у этих настроений есть как минимум шесть причин.
Во-первых, историческая память. Кто-то корни таких настроений ищет со времен войны казахов с джунгарами (за их спиной вначале стояли геополитические интересы Китая, но чуть позже он решил сам избавиться от джунгар, увидев в них угрозу для себя). Другие полагают, что эти корни лежат во временах, когда Казахстан был частью Советского Союза, у которого были довольно напряжённые политические отношения с Китаем, своеобразный «холодный полумир», который всё-таки лопнул во время советско-китайского пограничного конфликта на острове Даманский в конце 60-х годов прошлого века. После этого СССР и Китай постоянно вели друг против друга информационную войну.
Во-вторых, непрозрачность экономических взаимоотношений между Казахстаном и Китаем. Многие подписанные договора и соглашения между двумя странами не были публично представлены широкой общественности. В принципе, такая привычка в отношениях с инвесторами у властей возникла ещё в 90-х годах, когда у Казахстана были такие же непрозрачные отношения с крупными западными компаниями, в основном в добывающей сфере, что чуть позже привело даже к громким коррупционным скандалам. До сих пор многие подписанные тогда с иностранными инвесторами СРП, связанные с разработкой и добычей сырья, также закрыты от широкой общественности.
В-третьих, существует высокий уровень недоверия граждан Казахстана к тому, что делает и говорит власть, в том числе касательно сотрудничества с Китаем. При этом значительным риском является то, что высокий уровень коррупции среди казахстанских чиновников может превалировать над отстаиванием государственных интересов в отношениях с любым иностранным инвестором.
Впрочем, у китайского бизнеса есть своя специфика, которая его отличает от западных компаний. В частности, большинство китайских компаний прямо или косвенно связаны с государством, которое оказывает им серьёзную политическую и финансовую поддержку, рассматривая китайский бизнес частью своей политики по укреплению геополитических и геоэкономических позиций Китая в мире.
При этом китайский бизнес более адаптивен к коррупционным схемам в других странах, что объясняет довольно активное его проникновение в экономику бедных и чаще всего коррумпированных стран Африки и Азии. Также следует отметить, что китайский бизнес не всегда, но в большинстве случаев менее экологически ориентирован и зачастую меньше интересуется долгосрочными экологическими последствиями своей деятельности в других странах.
В-четвёртых, антикитайские настроения являются отголоском общего социального напряжения в обществе по причине падения уровня жизни, отсутствия перспектив и ощущения несправедливости в разных сферах жизни многих граждан страны. Кстати, в мире есть страна, где социальное напряжение в сочетании с антикитайскими настроениями даже привело к смене власти. Это Индонезия, где в 1998 году президенту Сухарто, который находился у власти больше 30 лет, пришлось уйти в отставку на фоне кризиса многих отраслей экономики, резкого снижения доходов населения, роста социальной напряжённости, эскалации этноконфессиональных конфликтов во время азиатского финансово-экономического кризиса.
По сути, возникает эффект домино, когда неэффективность государственного управления приводит к росту в обществе протестных настроений, которые могут приобретать разную форму, в том числе поиска внутренних или внешних «врагов». В случае с Казахстаном нельзя исключать, что во время транзита власти антикитайские настроения могут быть инструментом политической мобилизации людей со стороны тех или иных политических игроков. Речь идёт в том числе и о казахстанской элите, которая может попытаться использовать эти настроения в борьбе за власть и для дискредитации своих противников.
Также, с политической точки зрения, раздувание страхов по отношению к внутренним или внешним «врагам», как показывает мировой опыт, является одной из политтехнологий для отвлечения внимания общественности от серьёзных внутренних социально-экономических проблем, которые эффективно не решаются властями. При определённых условиях антикитайские настроения также могут поддерживать и другие страны, которые рассматривают укрепление экономических и политических позиций Китая в Центральной Азии в качестве угрозы своим геополитическим интересам.
В-пятых, масло в огонь подливает внутренняя дискриминационная и нарушающая права человека политика Китая по отношению к этническим и религиозным группам, в первую очередь в СУАР. Появление «лагерей по перевоспитанию» для уйгуров, казахов, кыргызов и других мусульман в СУАР вызвало не только волну протестов в Казахстане, но и в конце прошлого - в начале 2019 года даже спровоцировало первые антикитайские митинги в соседнем Кыргызстане, где, судя по всему, в основе антикитайских настроений также лежали экономические причины.
Выдвигались требования равной оплаты и условий труда, сокращение трудовой миграции из Китая, увеличение социальных расходов китайских компаний и т.д. Если взглянуть на долгосрочную перспективу, то дальнейшая активизация Китая в Центральной Азии может вызвать новый рост антикитайских настроений уже во всем регионе. На данный момент все государства региона являются светскими режимами, но рост количества мусульман в странах Центральной Азии может больше переориентировать регион в сторону мусульманского мира. В будущем это породит новые вызовы для всех геополитических игроков в ЦА. Например, отношение к Китаю в регионе может стать ещё более негативным по мере продолжения давления на мусульман в СУАР.
В-шестых, многих настораживает наличие негативного прецедента в Центральной Азии: у Китая появились первые крупные должники в лице Кыргызстана и Таджикистана. Бывший министр финансов Кыргызстана Адылбек Касымалиев в прошлом году даже предложил больше не брать кредиты у «Эксимбанка Китая». Это связано с тем, что доля этого финансового института в объёме внешнего долга Кыргызстана составила 44,8%. Для сравнения, в 2010 долг Кыргызстана перед Китаем составлял только 5,7% ($150 млн) от общего объёма госдолга. Чтобы диверсифицировать долги и снизить возможные риски, весной 2018 кыргызскому правительству пришлось установить для себя ограничение, по которому долг перед одним кредитором не может превышать 50% общей суммы. К этой отметке приближается только Китай.
По данным Министерства финансов Таджикистана, общая сумма внешнего долга страны на начало второго полугодия текущего года составила около $2,9 млрд. Основными кредиторами Таджикистана являются «Эксимбанк Китая» (54,1% от общего объёма), Азиатский фонд развития (11,8%) и Исламский банк развития (5,8%). Рейтинговое агентство Fitch даже прогнозирует замедление роста экономики Таджикистана в связи с большим внешним долгом и уязвимым банковским сектором. Также, по мнению агентства, дальнейшие экономические перспективы Таджикистана зависят от сотрудничества с Китаем в области обеспечения долговой устойчивости, учитывая, что большая часть внешнего долга Таджикистана приходится на эту страну.
Как считают аналитики, возможно, руководство Таджикистана постарается договориться о реструктуризации долга, но неизвестно, что взамен может потребовать Китай. Некоторые эксперты исходят из того, что «речь может идти о расширении доступа к сырьевым ресурсам Таджикистана, передаче контрольных пакетов акций стратегических предприятий или уступке под контроль Китая отдельных транспортных маршрутов по территории Таджикистана».
Довольно странно, что при наличии достаточных средств в Национальном фонде РК, которые могли бы пойти в качестве инвестиций на стратегические проекты, республика предпочитала брать даже небольшие кредиты у Китая. Хотя работа с иностранными кредитами давно уже требует профессионального риск-менеджмента со стороны правительства с точки зрения оценки всех реальных и потенциальных негативных или позитивных последствий от их использования не только для экономики страны, но и для репутации самой власти.
Например, с одной стороны, нефтегазовое сотрудничество с Китаем повышает количество альтернативных маршрутов транспортировки энергетических ресурсов для Казахстана, что позволяет снизить зависимость от России. Прямой, без посредников, выход Казахстана на гигантский и вечно голодный энергетический рынок Китая посредством строительства нефтепровода и газопровода, позволит рассчитывать на существенную прибыль в перспективе.
Согласно экспертным оценкам, с 2005 года китайский рынок поглощает примерно треть прироста мирового предложения нефти. В мае 2003 года Китай, повторяя европейскую и американскую стратегии, приступил к формированию стратегических запасов нефти. По прогнозам, к 2025 страны ОПЕК будут обеспечивать 66% китайского нефтяного импорта, а постсоветские страны – около 20%.
С другой стороны, экономическое сотрудничество КНР с Казахстаном полностью подчинено задачам развития китайской экономики. Растущий внутренний спрос на энергоресурсы в КНР закрепляет превращение Казахстана в сырьевой придаток уже не только западной, но и китайской экономики. Хотя тут же возникает вопрос: а кто виноват в том, что, спустя почти тридцать лет после развала СССР, мы ещё сидим на сырьевой игле, формируя наши бюджеты исходя из мировой конъюнктуры цен на сырье? Вряд ли это Китай, США или Россия.
Понятно, что для Китая наша республика – лишь один из пазлов в глобальной игре, связанной с укреплением своих экономических и политических позиций. Инвестиционная политика Китая в Казахстане ничем не отличается от инвестиционной политики в других странах и регионах мира, будь то Африка, Латинская Америка или Ближний Восток. Она всегда базируется на жёстком отстаивании национальных, экономических интересов КНР. И у Казахстана нет ни одного серьезного политического и экономического рычага для давления на Китай, что изначально ослабляет позицию страны в переговорном процессе.
Что касается Китая, то таких рычагов у него немало, как экономических, так и политических. Единственная возможность сдерживать китайский аппетит – это играть на балансе интересов других геополитических игроков и не класть все экономические яйца в одну корзину, расширяя торговую диверсификацию с другими странами.
Есть такое выражение: благополучие любого партнёрства держится на шести китах: первый - это судьба, остальные пять - это доверие. Географической судьбой и одновременно вызовом для Казахстана является соседство с двумя крупными амбициозными геополитическими игроками – Китаем и Россией, доверие к которым внутри казахстанского общества скорее падает, чем растёт. При этом главная задача Казахстана состоит в том, чтобы извлечь из соседства с Китаем больше плюсов, чем минусов.
В немалой степени это зависит от чётко разработанной стратегии сотрудничества с Китаем в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективе с учётом всех возможных проблем и выгод. И для повышения доверия общества к государственной политике сотрудничества Казахстана с Китаем необходимо для начала провести публичную и прозрачную ревизию тех договоров и соглашений, подписанных с Китаем, которые вызывают наибольшее подозрение у граждан (как в случае с 55 заводами) с точки зрения выявления рисков для национальных интересов Казахстана.
В принципе это касается деятельности всех иностранных инвесторов в РК. При этом важно помнить, что в конечном счете угрозу представляет не столько экономическая экспансия Китая, сколько казахстанская коррупция, которая позволяет заключать невыгодные для страны контракты и наносит удар по экономической безопасности Казахстана. Ведь любой инвестор играет по тем официальным или неофициальным правилам игры, которые существуют в стране его пребывания. И если правила идут в ущерб Казахстану, то это уже больше вина местных чиновников, а не инвесторов.
Источник информации: ia-centr.ru
