Текущий год по праву можно назвать годом интеграционных юбилеев: 29 мая исполняется 5 лет с дня подписания соглашения о создании Евразийского экономического союза, а 8 декабря Союзное государство отметит 20 лет.
И на фоне медийной стагнации интеграции в рамках Союзного государства о результатах, хотя бы промежуточных, труде рабочих групп пока ничего не слышно. Интеграция в рамках ЕАЭС продвигается, пусть не так быстро, как хотелось бы Минску, и не совсем в том направлении, как желала бы Москва.
Поэтому самое время подвести промежуточные итоги деятельности ЕАЭС, очертить возможные направления его развития на ближайшие 5 лет, а также порассуждать над тем, почему ЕАЭСудалось стать более эффективной переговорной площадкой для Москвы и Минска, чем Союзное государство.
Интеграционные достижения
Начнём с подведения промежуточных итогов функционирования ЕАЭС.
Во-первых, главная заслуга ЕАЭС состоит в том, что благодаря ему удалось обеспечить относительную политическую и экономическую стабильность его стран-членов.
Причина, по которой ЕАЭС удалось стать фактором стабилизации, исключительно экономическая: союз не стал панацеей, обеспечившей экономический рост, однако доступ производителей из стран — членов объединения на российский рынок позволил замедлить темпы падения экономик. Поэтому, какие бы призывы ни звучали со стороны его противников из Армении, Кыргызстана, Казахстана или Беларуси, евразийские скептики пока остаются маргинальным меньшинством. Достаточно просто взглянуть на разрушительные для украинской экономики последствия торговой войны с Россией.
СНГ как переговорная площадка практически прекратила своё существование: из организации вышли Грузия и Украина, Туркменистан с 2005 года стал ассоциированным членом, а Молдова не проявляет какой-либо интеграционной активности.
Хаотизации удалось избежать либо странам с запасами углеводородов — Азербайджану и Туркменистану, либо государствам (речь о Таджикистане и Узбекистане), чьё руководство смогло договориться о поставках в Россию рабочей силы — последнего товара, который может экспортировать оказавшееся на капиталистической периферии государство. Именно гастарбайтеризация обеспечила элитам Душанбе и Ташкента политическую стабильность — пассионарное население просто покидает пределы республик, в результате чего оказывается неспособным влиять на политические процессы на своей родине.
В Евразийском союзе Россия стала не только донором безопасности, но и обеспечивает экономическую стабильность за счёт допуска продукции национальных товаропроизводителей на свой внутренний рынок в обмен на отказ национальных элит от совершения антироссийских действий.
Во-вторых, начато длительное и зачастую тернистое движение по пути стандартизации:технические регламенты являются одновременно и средством наведения хотя бы элементарного порядка на союзном рынке, и инструментом интеграции между товаропроизводителями — взаимодействовать всегда легче, когда бизнес и производство ведутся по одним и тем же правилам. К сожалению, техрегламентам не удалось стать протекционистским инструментом, который отсекал бы от внутреннего рынка товары, чьё производство возможно наладить внутри союза.
В-третьих, начат процесс формирования единых евразийских рынков. Создание единых рынков сталкивается с большими проблемами: хотя они и создаются по установленному графику, но темпы интеграции оставляют желать лучшего. Кроме того, в каждом созданном рынке остаются изъятия в пользу национальных органов.
Например, общий рынок лекарств удалось создать в срок ценой больших уступок. В частности, до 31 декабря 2020 года производитель лекарственных средств может выбрать, по каким правилам (национальным или евразийским) осуществлять регистрацию лекарств. Если выбор будет сделан в пользу национальных правил, то перерегистрировать лекарства придётся в срок до 31 декабря 2025 года.
Фактически полноценно рынок лекарственных средств заработает лишь с 2025 года, когда все лекарства будут зарегистрированы по стандартам ЕАЭС. И даже тогда за национальными стандартами останутся вопросы ценообразования, лицензирования аптек и осуществления рекламы лекарственных средств.
Общий рынок лекарственных средств и медицинских изделий заработал с 1 января 2017 года. К 1 июля 2019 года должен заработать общий электроэнергетический рынок — все разногласия по вопросам его создания удалось снять лишь к концу апреля 2019 года. Источник: доклад Евразийского банка развития.
А вот отсутствие общего рынка углеводородов (его запуск планируется к 2025 году) уже привело к нефтяной напряжённости между Россией и Беларусью, у которых возникли разногласия по вопросу нефтяного манёвра и компенсаций белорусской стороне за него.
В-четвёртых, создаётся единый рынок труда и решаются сопутствующие проблемы, связанные с социальным и пенсионным обеспечением трудовых мигрантов. Эти вопросы особенно актуальны для Армении и Кыргызстана — стран, которые в наибольшей степени оказались подвергнуты разрушительному процессу гастарбайтеризации.
В мире всего два общих рынка труда — европейский и евразийский, поэтому формирование единого рынка труда является большим интеграционным достижением. Завершение процесса согласования положений договора ЕАЭС по пенсиям для трудовых мигрантов и принятие данного соглашения станут ещё одним шагом на пути к созданию единого евразийского рынка труда и обеспечению свободы передвижения рабочей силы.
В-пятых, идёт процесс унификации национального законодательства стран-членов. В частности, принят Таможенный кодекс ЕАЭС, однако его принятие было сопряжено с сохранением принципа резидентства. Как и в случае с рынками, значительная часть полномочий по таможенному регулированию осталась на национальном уровне.
Но куда больше проблем с нетарифными мерами регулирования, особенно с санитарными и фитосанитарными мерами, а также мерами ценового и финансового контроля.
Вопросы ветеринарии и фитосанитарии уже неоднократно становились поводами для молочных конфликтов. В целом же нетарифные меры Евразийский банк развития в своём докладе называет «песком в колёсах», снижающим эффективность интеграции в отраслях с высокой добавленной стоимостью.
Самое значительное влияние нетарифных ограничений на стоимость экспорта наблюдалось в химической промышленности и производстве резиновых и пластмассовых изделий, затем в машиностроении, текстильном и швейном производстве, производстве пищевых продуктов, обуви и изделий из кожи.
Оценка суммарного влияния нетарифных барьеров на стоимость экспортируемой продукции, % от стоимости. Источник: доклад Евразийского банка развития.
И в наибольшей степени от снятия нетарифных ограничений выиграет Беларусь: её реальный ВВП в среднесрочной перспективе может вырасти на 2,8 %, а благосостояние — на 7,3 %.
Кроме того, сильная сторона ЕАЭС — создание постоянно действующих институтов, органов, наделённых правом принятия решений, обязательных для исполнения. Так, Евразийская экономическая комиссия неоднократно становилась площадкой, где ограничивались протекционистские желания российского правительства, подрывающие основы интеграции. Последний пример — указание ЕЭК на неправомерность желания России отказаться от автоматического признания белорусских ветеринарных сертификатов. В ЕЭК же страны договорились о борьбе с серыми сертификатами и декларациями.
Интеграционные неудачи
Теперь стоит акцентировать внимание на том, что реализовать не удалось. Для Минска главные интеграционные раздражители — это:
Несформированность единого рынка углеводородов.
Отсутствие полноценного доступа к государственным закупкам в России.
Торговые ограничения для сельскохозяйственной продукции.
То есть главная причина недовольства Минском темпами интеграции и желания их ускорить состоит в том, что Беларусь зарабатывает в ЕАЭС в рамках доступа на российский рынок меньше, чем ей хотелось бы.
А вот у Москвы к союзникам давно назрели несколько другие вопросы.
Во-первых, раздражающим фактором является злоупотребление доступом к российскому рынку со стороны союзников.
Пример такого злоупотребления — реэкспорт, или, проще говоря, контрабанда европейских продуктов питания в Россию белорусским бизнесом. Другой пример — контрабанда белорусских сигарет в Россию. Это фактически чистый обман России и паразитирование узкой элитарной группы на праве привилегированного доступа к российскому рынку, который открыт просто потому, что между двумя странами отсутствует полноценная государственная граница с таможенным контролем.
Во-вторых, нежелание союзников понимать, что Россия-2014 и Россия-2019 — это две разных России. В 2014 году Москва не использовала кейнсианский инструментарий — не проводила политику импортозамещения, поэтому спокойно относилась к закупкам Казахстаном и Беларусью дешёвого тростникового сахара с целью дальнейшего изготовления из него газированных напитков и кондитерских изделий и их экспорта в РФ.
В 2019 году, когда в России перепроизводство сахара, союзники отказываются закупать его. Интересы Казахстана и Беларуси понятны: благодаря дешёвому тростниковому сахару казахстанский бизнес получает преимущества перед российской продукцией, а Минск может выйти за пределы индикативных поставок сахара на российский рынок, используя импортный тростниковый сахар для удовлетворения республиканских потребностей.
Но союз проектировался для углубления интеграции и наращивания торговли между его странами-членами, а не для заработка одних членов за счёт других. С позиции России её союзники по сахарному вопросу ведут нечестную политику.
В-третьих, отсутствие интеграции между капиталами: создаются общие рынки, но не общие товаропроизводители.
Попытки провести объединение МАЗ и КамАЗ провалились, альянс «Гомсельмаша» и «Ростесельмаша» не состоялся, желание России объединить активы с белорусской компанией «Интеграл» не нашло ответа со стороны Минска.
Срыв объединения железнодорожных активов Siemens и Alstom в ЕС из-за отсутствия одобрения сделки со стороны антимонопольных органов привёл к возникновению дискуссии о глобальном характере бизнес-процессов и необходимости перестройки антимонопольной политики с учётом процессов на мировом рынке. А неспособность национальных правительств и капиталов ЕАЭСсоздать хотя бы одну союзную корпорацию в течение последних почти 30 лет не привела к какой-либо рефлексии в среде экспертов, учёных и чиновников.
Уже сам факт повышенного интереса со стороны России к белорусским предприятиям приводит к появлению множества спекуляций. Так, поездки бывшего посла Михаила Бабича на белорусские предприятия, в частности МЗКТ, привели к волне публикаций о желании агрессивного российского капитала поглотить белорусского производителя.
Примечательно, что в необходимости противостояния акулам белорусского капитализма едины и белорусские либерал-националисты, и патриоты. У первых противостояние проходит под слоганом якобы желания Путина поглотить Беларусь, а вторые пугают своих сограждан тем, что российские олигархи за бесценок скупят белорусские заводы, чтобы обанкротить их и ликвидировать как конкурентов, потому что ещё в 1990-х, во времена «семибанкирщины», российский олигархат составил список лакомых белорусских активов.
При этом упускается ряд важных моментов:
Бизнес всегда действует ровно в тех границах, которые ему устанавливает государство. Вхождение российского бизнеса в капитал двух белорусских НПЗ — Мозырского и Новополоцкого — не привело к закрытию данных заводов, равно как и активность Михаила Гуцериева в добыче калийных солей не привела к экологической катастрофе. Проще говоря, если позволить капиталу заработать 300 %, то он действительно пойдёт на любое преступление.
Российские олигархи в 1990-х и 2010-х — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Дело не в том, что Олег Дерипаска, обанкротивший ради своих российских заводов Запорожский алюминиевый комбинат, в 2019 году всё осознал и раскаялся. Отнюдь. Но государство установило для российской олигархии определённые правила ведения бизнеса и участия в политической жизни страны. Кроме того, не стоит забывать, что доминирующим субъектом в российской экономике являются государство и госкорпорации. Поэтому вопрос покупки МЗКТ, который так страшит белорусскую оппозицию, — это не вопрос поглощения завода условным АФК «Система» Владимира Евтушенкова, а вхождение завода в состав ГК «Ростех».
Время работает не на белорусский бизнес. Неспособность МАЗ и КамАЗ договориться привела к снижению доли МАЗ на российском рынке до показателей статистической погрешности. Отказ от покупки МЗКТ привёл к началу работ по созданию российского колёсного тягача.
«ВЭБ.РФ» с одобрения российского правительства собирает крупнейшие российские заводы по производству лифтов. Когда процесс завершится, госкорпорация будет контролировать свыше 40 % российского рынка лифтов и получит шанс стать монопольным поставщиком лифтов для домов, которые проходят капитальный ремонт. Пострадает от этого «Могилёвлифтмаш»: он рискует в среднесрочной перспективе повторить судьбу МАЗ.
Поэтому причина отказа от создания альянсов — не страх перед акулами российского капитализма (их зубы всегда можно вырвать), а политэкономическая — желание монопольного контроля над предприятиями и извлечения из них прибыли за счёт их доступа на российский рынок.
Россия изменилась, но в Минске этого пока не поняли. Слишком длинный период торга или отказ от интеграции приведут к тому, что российский капитал — как частный, так и государственный, распробовав меры господдержки, в рамках импортозамещения заместит и белорусскую продукцию. А если импортозамещение приобретёт характер государственной безопасности, то продукция будет замещена предельно оперативно. Капиталу не суть важно, что импортозамещать: ракетный двигатель или газотранспортную систему Украины.
Следовательно, если есть союз, то должен быть и союзный капитал (корпорации, концерны, холдинги), включающий в себя как российские, так и белорусские активы (для других стран ЕАЭСэтот вопрос не является столь актуальным в силу меньшей промышленной развитости). А вот организационно-правовая форма данных компаний, доли государств в их капитале, органы управления и социальные обязательства — вопросы исключительно переговоров.
Создание союзного капитала позволит избавиться от «песка в колёсах», снять те самые нетарифные ограничения, ведь их задача — оградить национальный капитал от конкуренции извне. А если активы в России и Беларуси будут управляться из одного центра, то и значимость нетарифных ограничений снизится.
В итоге наибольшими проблемами ЕАЭС остаются недостаточные темпы создания общих рынков, сохранение нетарифных ограничений и множественные изъятия из нормативно-правовых актов в пользу национальных органов, а не наднациональной Евразийской экономической комиссии.
Проще говоря, главная проблема интеграции — приоритет национальных интересов, а не наднационального общего блага, достижение которого и является одной из целей интеграции, помимо роста благосостояния граждан союза.
Парадоксально, но в 2014–2015 годах, когда шло формирование союза, этот приоритет был сильной стороной, так как позволил вовлечь в интеграцию новые страны, в частности Кыргызстан и Армению. Теперь же этот приоритет является тормозом в интеграции, не позволяя углубить её.
Темпы интеграции оставляют желать лучшего, потому что:
Активной защитой национального капитала занята не только Москва, но Минск. И Беларусь занимается протекционизмом дольше России просто потому, что раньше оказалась под американскими и европейскими санкциями. Теперь, когда под эти же санкции попала Россия, белорусские эксперты и чиновники высказывают недовольство тем, что Москва взяла на вооружение заветы экономиста Кейнса.
Рост белорусского капитала, остановившегося на грани превращения в олигархию (Евгений Баскин контролирует львиную долю производства курятины в Беларуси, Александр Мошенский усиливает контроль над производством молока и молокопродуктов, сильны позиции белорусского капитала в ретейле, 2018 год вообще оказался интересным с позиции сделок слияний и поглощений), а также желание бизнеса продолжать зарабатывать на России за счёт серых схем контрабанды и реэкспорта вместе с недостаточной борьбой государства с подобными «бизнесменами» привёли к полноценному кризису доверия между Москвой и Минском.
В итоге взаимный протекционизм и кризис доверия привели к резкому снижению темпов интеграции как на уровне Союзного государства, так и на базе Евразийского союза.Союзное государство как интеграционная площадка явно утомила Минск, и он перешёл к глухой обороне: белорусские политики и чиновники акцентируют внимание на безусловной ценности суверенитета и активизации протекционистских мер в России, оппозиция размышляет над желанием Путина поглотить Беларусь, а охранители — о преимуществах белорусской экономической модели, изъянах российской экономической модели и агрессивности российского капитала.
Площадка ЕАЭС оказалась удобнее для Минска, так как институты Евразийского союза (в первую очередь Евразийская комиссия) эффективнее органов Союзного государства: в ЕАЭСМинск часто действует не самостоятельно, а в альянсе с другими членами, а Москва выполняет решения ЕЭК, даже если не согласна с ними.
***
Поэтому к 5-й годовщине подписания договора об учреждении ЕАЭС можно констатировать, что пока формат ЕАЭС оказался эффективнее Союзного государства, а Беларусь больше заинтересована именно в интеграции в рамках ЕАЭС, а не СГ.
И предложение министра экономики РБ Дмитрия Крутого ограничить «право вето в ЕАЭС» — необходимость консенсусного принятия решений на уровне межправительственного совета (премьер-министров стран — членов ЕАЭС) — является возможным способом решения части интеграционных затруднений и мерой, чья реализация может поспособствовать выводу интеграции на качественно новый уровень. Однако у такого предложения будет ряд негативных последствий.
Во-первых, придётся менять учредительный договор ЕАЭС для чего потребуются подписи президентов всех стран — членов ЕАЭС и прохождение процедуры ратификации в парламентах каждой страны, что приведёт к неизбежному ограничению национального суверенитета, который Минск и Астана провозгласили безусловной ценностью.
Во-вторых, странам — членам ЕАЭС нужно будет смириться с тем, что часть решений будет им невыгодна, а сами такие решения придётся исполнять. Например, если бы «права вето» в ЕАЭСне было изначально, то Минск не смог бы подписать Таможенный кодекс ЕАЭС позже всех в апреле 2017 года. Пришлось бы РБ идти на уступки и в процессе формирования единого рынка электроэнергетики.
В-третьих, неизбежным последствием отказа от консенсуального принципа принятия решения станет активизация внутриполитической обстановки в каждой из республик. Каждый раз, когда желания одного из членов будут проигнорированы на уровне союза, у национальной оппозиции будет появляться новый повод для критики власти и её обвинения в торговле суверенитетом.
Кроме того, усиление ЕАЭС может иметь два побочных эффекта:
Закат Союзного государства как интеграционного формата.
Оборудование полноценной границы между Россией и Беларусью — Москва захочет обезопасить себя от серых схем заработка со стороны белорусского бизнеса, а полноценная граница является наиболее эффективным средством борьбы с контрабандой и реэкспортом подсанкционной продукции.
По какому пути пойдёт евразийская интеграция в следующие пять лет, покажет время, однако к лету 2019 года интеграционные процессы на постсоветском пространстве застыли в точке бифуркации. И долго находиться в таком состоянии они не смогут.
