Обеспокоенные исходящими от боевиков угрозами китайские военные построили в Таджикистане сооружения и смотровые вышки. Так они наращивают силы безопасности, которые сосредоточены на Афганистан.
В отдаленной местности недалеко от Ваханского коридора и горной границы Таджикистана с северо-восточной частью Афганистана Китай адаптирует свои региональные амбиции к новым реалиям на местах.
Китайские войска присутствуют рядом со старым советским аванпостом, как предполагается, на протяжении как минимум пяти лет. Они контролируют этот стратегический район с несколькими строениями и смотровыми башнями, которые рассматриваются как часть зарождающегося и вместе с тем растущего влияния в регионе Пекина, фокусирующегося сейчас на безопасности в соседнем Афганистане.
Хотя и китайское, и таджикское правительства официально отрицают существование базы и китайского контингента, посещение журналистом «Азаттыка» местности неподалеку от комплекса и его окрестностей показало, что военное присутствие Пекина стремительно набирает обороты в Центральной Азии, которая оказалась на перепутье после захвата Афганистана «Талибаном» в августе.
Из бесед с нынешними и бывшими официальными лицами в Афганистане и Таджикистане, а также с живущими неподалеку от неофициальной военной базы Китая людьми, экспертного анализа и наблюдений журналиста «Азаттыка» вырисовывается образ набирающего силу Китая, медленно изменяющего свою роль в вопросах обеспечения безопасности в регионе.
Но этот образ становится все более сложным для Пекина.
Китай лавирует в напряженных отношениях между таджикским правительством и «Талибаном» и ищет способ сотрудничества с новым режимом в Афганистане для защиты своих региональных интересов, особенно в отношении уйгурских боевиков в Афганистане, которых Пекин обвиняет в нападениях в Синьцзяне, провинции на северо-западе, и рассматривает как угрозу.
— Ситуация в Афганистане щекотлива для Китая. Есть режим «Талибана», связанный с террористами, в том числе с уйгурскими [экстремистскими] группировками. Но Пекин рассматривает вопрос о том, насколько возможно сотрудничать [с талибами], — комментирует «Азаттыку» доцент Государственного университета Фростбурга Хайюнь Ма, изучающий отношения Пекина со странами Центральной и Южной Азии.
Подробности о китайском военном объекте, в частности, его финансирование и структура собственности неизвестны, как и специфика миссии Китая на таджикско-афганской границе.
Но местные жители рассказывают, что регулярно наблюдают пролетающие над районом военные дроны, и сообщают о наличии технических средств для слежения. «Азаттык» не смог независимо подтвердить, какой страной эксплуатируются беспилотники, их использование указывает на растущую роль наблюдения на объектах.
Два местных жителя, которые неоднократно бывали на объекте, рассказали «Азаттыку» на условиях анонимности, что на там работают китайский, афганский и таджикский персонал, и что имеющиеся договоренности позволяют собирать информацию и распространять ее среди всех трех сторон.
Однако возвращение «Талибана» к власти в Кабуле нарушило это сотрудничество, по словам источника в таджикском правительстве, который говорил с «Азаттыком» на условиях анонимности, поскольку не был уполномочен общаться со СМИ.
Согласно сведениям чиновника, афганского контингента после падения поддерживаемого Западом правительства в Кабуле 15 августа на объекте нет. По его словам, афганские военные ранее перебрасывались каждые два месяца, но теперь там присутствуют только китайские и таджикские войска.
Это представляет собой еще одну проблему для Пекина, поскольку он стремится укрепить свое присутствие в Таджикистане и приспособиться к изменяющейся ситуации в Афганистане и понять, в частности, насколько «Талибан» готов и способен сотрудничать в борьбе с терроризмом.
Пекин на протяжении десятилетий налаживал прагматичные, хотя порой и напряженные, но рабочие отношения с «Талибаном». В начале октября «Азаттык» писал со ссылкой на афганские и таджикские военные источники, что талибы перебросили уйгурских боевиков из района, расположенного недалеко от 76-километровой границы Афганистана с Китаем.
Считается, что боевики являются членами «Исламской партии Туркестана» (ИПТ) — экстремистской группировки, которую Пекин обвиняет в беспорядках в Синьцзяне и использует ее прежнее название — «Исламское движение Восточного Туркестана» (ИДВТ).
«Талибан» позволил уйгурским группировкам действовать в Афганистане во время своего правления в 1990-х годах и, как предполагается, до сих пор поддерживает с ними связи. Китай потребовал от «Талибана» разорвать какие бы то ни было связи с боевиками.
Сообщение о переброске сил хоть и служит признаком возрастающей координации между «Талибаном» и Пекином, неясно, передадут ли талибы уйгурских боевиков китайским властям, сказал «Азаттыку» сотрудник пограничной службы Таджикистана, разговаривавший на условиях анонимности.
— Вопрос в том, может ли Китай рассчитывать на то, что «Талибан» станет надежным партнером. Идеология «Талибана» означает, что будут ограничения — на что он готов пойти, чтобы сотрудничать с Пекином, — говорит Ма.
ПОСТ НА ЗАПАДНОЙ ГРАНИЦЕ КИТАЯ
Развертывание сил Китая в Таджикистане представляет собой стратегическое и символическое движение Пекина к тому, чтобы играть большую роль в вопросах безопасности в регионе. Тем не менее, это все же скромное присутствие в отдаленном районе, расположенном более чем в 132 километрах от Мургаба, ближайшего города с населением примерно 4 тысячи человек.
Но неофициальная база является частью более значительного расширения экономического и политического влияния Китая в Центральной и Южной Азии в последние годы под флагом подписанной президентом Си Цзиньпином многомиллиардной инициативы «Один пояс — один путь», в которой таджикское правительство с энтузиазмом стало партнером.
Китай также начал расширять свои военные связи с регионом, проводя двусторонние военные учения со странами Центральной Азии, граничащими с Афганистаном, и сформировав в 2001 году Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС) — блок безопасности под руководством Пекина, в который также входят Казахстан и Кыргызстан, Индия, Пакистан, Россия, Таджикистан и Узбекистан.
Согласно информации гонконгской газеты South China Morning Post за 2018 год, Китай также финансировал и подготавливал афганскую бригаду, действовавшую в Ваханском коридоре. Пекин это отрицал, заявив, что не осуществлял строительство тренировочного лагеря и «на афганской земле нет китайских военнослужащих».
— Китай рассматривает борьбу с терроризмом как эффективный способ решить свои проблемы и расширить свое влияние в Центральной Азии, — отметил Ма.
Усиление присутствия Китая в сфере безопасности отчасти обусловлено желанием защитить свои инвестиции, а также мнением Пекина, что Центральная Азия может выступать в качестве оплота против экстремизма в Синьцзяне, где китайское правительство заключило в «лагеря политического перевоспитания» более миллиона уйгуров, казахов, кыргызов и других народов, исповедующих ислам.
Китайское правительство столкнулось с серьезной международной критикой за нарушения прав человека в Синьцзяне, парламенты некоторых стран Запада приравняли обширную систему так называемых «лагерей перевоспитания» к геноциду, но Пекин оправдывает свои репрессии необходимостью обуздать исламистский экстремизм в этом районе.
Это средоточие внимания на Синьцзяне находит подтверждение в развертывании войск в Таджикистане.
В статье американского издания Washington Post за 2019 год сообщалось, что китайский персонал на базе отличался от служащих Народно-освободительной армии, главной военной силы Китая. Это были военизированные подразделения, вероятнее всего, из Народной вооруженной полиции.
Данное военизированное подразделение в последние годы проводило учения с вооруженными силами Центральной Азии и принимало офицеров в своих учебных академиях. Народная вооруженная полиция сыграла ощутимую роль также в репрессиях против уйгуров и других мусульманских меньшинств в Синьцзяне.
Обеспокоенность плохо охраняемыми границами Афганистана и Таджикистана также привела к заключению секретного соглашения между двумя странами и Пекином, которое, согласно сообщению американской газеты Wall Street Journal в 2019 году, предоставило Китаю право отремонтировать или увеличить число ранее существовавших аванпостов с 30 до 40 на таджикской стороне границы.
Согласно публикации, предполагаемые соглашения привели к тому, что китайский персонал заменил таджикских коллег на протяженных участках таджикско-афганской границы и самостоятельно проводит патрулирование. Представитель Таджикистана подтвердил эту версию «Азаттыку».
— Общая численность уйгурских боевиков невелика, и Китай ее преувеличивает, [но] Афганистан теперь имеет потенциал стать магнитом и убежищем для групп джихадистов всех мастей. У Китая есть веские причины, чтобы желать более надежной защиты сухопутных границ, — говорит ««Азаттыку» Дэниел Марки, бывший чиновник Госдепартамента и эксперт по Южной Азии в Институте мира США.
КИТАЙСКАЯ «ВОЙНА С ТЕРРОРОМ»
Китайские военные стратеги и политики уже давно обеспокоены потенциальными угрозами распространения экстремизма на Ближнем Востоке и в Центральной Азии на Китай.
В речи президента Си Цзиньпина перед коммунистическим руководством страны в 2014 году, которая была получена газетой New York Times в 2019 году в результате утечки документов, китайский лидер предупредил, что конфликт в Афганистане и Сирии может напрямую затронуть Синьцзян и усилить риски для Китая.
Си сказал, что уйгурские боевики побывали в обеих странах и воевали в них, и, будучи опытными бойцами, могут вернуться в западный Китай, чтобы отстаивать свое дело создания независимой родины, которую они называют Восточным Туркестаном.
— После того, как Соединенные Штаты выведут войска из Афганистана, террористические организации, расположенные на границах Афганистана и Пакистана, могут быстро проникнуть в Центральную Азию… Террористы Восточного Туркестана, прошедшие настоящую военную подготовку в Сирии и Афганистане, могут в любой момент начать проводить теракты в Синьцзяне, — заявил китайский лидер.
Именно эти опасения привели к тому, что Пекин занял свои нынешние позиции в Таджикистане, считает Эдвард Лемон, эксперт по Центральной Азии из Техасского университета A&M.
— Строительство объекта в Таджикистане было напрямую связано с ощущением китайского правительства того, что граница между Таджикистаном и Китаем является уязвимым местом, через которое могут проникнуть уйгурские боевики, базирующиеся в Афганистане, — комментирует «Азаттыку» Лемон.
На протяжении десятилетий Пекин старался подавить все формы сопротивления уйгуров своему правлению. Коренные этносы составляют большинство 25-миллионного населения Синьцзяна, причем преобладают уйгуры — говорящие на тюркском языке и долгое время сталкивающиеся с дискриминацией и ограничениями в отношении своей культурной и религиозной деятельности.
Стремление к независимости долгое время было ненасильственной политической целью для многих уйгуров в Китае и за рубежом. Однако это желание в сочетании с репрессиями против этнической группы также подпитывало более радикальное движение.
В 1990-х годах в Афганистане появилась группа уйгурских боевиков ИДВТ, которая борется за отделение от Китая и которая получила защиту «Талибана».
Позднее Пекин обхаживал руководство «Талибана» и вел с ним переговоры о разрыве связей с группировкой. Как и теперь, бывший лидер «Талибана» мулла Омар передислоцировал боевиков и ограничил их боевую деятельность. Но они не стали высылать боевиков ИДВТ или передавать их китайским властям.
Пекин обвинил ИДВТ в содействии организации нападений в Китае, но на протяжении 2000-х годов о группировке почти ничего не было слышно, особенно после того, как в 2003 году был убит ее лидер. Так было до тех пор, пока группировка, называющая себя ИПТ, не распространила в 2008 году видео, в котором она угрожала атаковать Китай во время летних Олимпийских игр в Пекине. Исламская партия Туркестана заявила, что является преемницей ИДВТ, хотя Китай по-прежнему использует старое название.
Численность ИПТ выросла из-за конфликта в Сирии, куда, как полагают, с 2014 года уехали тысячи покинувших Китай уйгуров. Это усиливает опасения, что они могут перебраться в Афганистан или другие районы, граничащие с западной границей Китая.
В то время как западные официальные лица и аналитики сомневаются в способности уйгурских боевиков совершать серьезные нападения на территории Китая, всплеск антиправительственных инцидентов в Синьцзяне, в том числе этнические волнения 2009 года и нападение на рынок в мае 2014 года, в результате которого погибли 39 человек, послужили импульсом для нынешних репрессивных мер Пекина в отношении уйгуров.
Это обрело форму «народной войны» с терроризмом и разрослось до нынешней обширной системы «лагерей политического перевоспитания» в Синьцзяне. За границей это привело к кампании по преследованию, слежке, запугиванию и экстрадиции уйгуров по всему миру.
Исследование, опубликованное в июне Уйгурским проектом по правам человека и Обществом Оксус по делам Центральной Азии, дает основания говорить, что с 1997 года как минимум 395 уйгуров были депортированы, экстрадированы или возвращены в Китай, хотя истинная цифра может быть выше.
НЕПРОСТЫЕ ПАРТНЕРЫ
Военные угрозы остаются в центре внимания неофициального присутствия Китая в Таджикистане, но объекты и контртеррористическая повестка Пекина связаны также с непростыми геополитическими отношениями страны с Россией, а также нынешними напряженными отношениями между «Талибаном» и правительством Таджикистана.
После распада Советского Союза Россия сохранила за собой позицию главного гаранта безопасности Центральной Азии и рассматривает этот регион как часть своей традиционной сферы влияния, даже несмотря на то, что Кремль нехотя признал экономическое превосходство Китая.
У Москвы есть военная база с семью тысячами служащих за чертой города Душанбе, столицы Таджикистана. Россия начала укреплять присутствие сил безопасности в стране танками и тяжелым вооружением после возвращения к власти «Талибана».
Боясь спровоцировать Москву, Пекин действовал с большой осмотрительностью при расширении своего присутствия в Таджикистане.
В 2017 году авторитетный Исследовательский центр развития в Пекине, имеющий связи с правительством, принял несколько видных российских исследователей, чтобы прозондировать реакцию на развертывание сил безопасности Китая в Таджикистане.
В числе участников был Александр Габуев, старший научный сотрудник Московского Центра Карнеги. Он сообщил «Азаттыку», что закрытая встреча была посвящена разъяснению мотивов военного присутствия Китая. На мероприятии говорилось, что цель Китая заключается в обеспечении логистики и мониторинга, а не создании формально военной базы.
— В основном это было о прощупывании позиции Кремля по определенным вопросам: что Москва может или не может вынести от Китая в Таджикистане, — сказал Габуев, отметив, что участников спрашивали, что будет более приемлемым для России — использование частных наемников или официального китайского персонала.
Китай и Россия обеспокоены нестабильностью, распространяющейся из Афганистана и тем, что страна становится плацдармом для террористических группировок. Однако прибытие китайских военнослужащих в Центральную Азию изначально было нежелательным событием для Кремля, отметил Габуев:
— [База] стала неприятным сюрпризом для России, но Москва прекрасно понимает, что военное присутствие Китая будет ограничено Таджикистаном. [Кремль] не хочет более широкого китайского распространения в регионе, но, поскольку Китай уже там, они будут стремиться к сотрудничеству.
Китай и Россия до сих пор стремились укрепить свою оборону вокруг Афганистана и осторожно взаимодействовали с «Талибаном», но нарастающая напряженность между Кабулом и Душанбе также может еще больше осложнить амбиции Пекина в регионе.
Эмомали Рахмон, автократический президент Таджикистана, обвинил талибов в совершении «ужасного насилия» против афганского народа и сказал, что не признает правительство талибов, которое не отражает этническое разнообразие Афганистана. Душанбе также принял несколько ссыльных политиков и бывших чиновников афганского правительства, которое в августе было свергнуто талибами.
Эти действия привели к набирающим обороты склокам между двумя сторонами и повысили вероятность трансграничного насилия. Чиновник в Душанбе забил тревогу, когда сказал, что этнические таджики из Афганистана, которые воевали с талибами, планировали перебраться в Таджикистан и собирали оружие, сообщает «Азаттык».
Это привело к тому, что исполняющий обязанности заместителя премьер-министра талибов Салам Ханафи призвал Таджикистан не вмешиваться во внутренние дела Афганистана, заявив, что «каждое действие обернется последствиями».
Эскалация уже побудила Кремль отреагировать: Москва заявила, что Россия готова защитить Таджикистан в случае любого вторжения из соседнего Афганистана.
По словам Лемона, в настоящее время вероятность вспышки боевых действий между двумя сторонами остается низкой, но возникновение дополнительной напряженности крайне нежелательно для Пекина.
— Это может поставить [Китай] в затруднительное положение, если боевые действия начнутся рядом с местом дислокации китайских войск, — сказал он.
ПОДГОТОВКА К НОВОЙ ЭРЕ
В результате теракта, совершенного смертником 8 октября в мечети Гозар-и-Сайед-Абад в городе Кундуз на западе Афганистана, погибли по меньшей мере 50 человек и более 140 получили ранения. Это стало самой кровопролитной атакой с тех пор, как возглавляемые США международные силы покинули страну.
Ответственность за нападение взяло на себя «Исламское государство в Хорасан» (ИГ-Х), афганское подразделение террористической группировки, которая по-прежнему решительно выступает против режима «Талибана».
Агентство новостей Amaq, официальный пропагандистский орган группировки, также заявило, что смертником был уйгурский боевик, который примкнул к ИГ-Х и совершил атаку, потому что «Талибан» работает с Китаем в деле «выдворения и изгнания [уйгуров]» из Афганистана.
Хотя личность смертника не была подтверждена независимыми источниками, развитие событий позволяется добраться до сути того, что, по мнению многих аналитиков, является центральной проблемой для Китая, поскольку он сосредоточен на борьбе с терроризмом в новом Афганистане.
База в Таджикистане и усилия Пекина были сосредоточены на обеспечении безопасности китайских границ и предотвращении атак боевиков внутри страны. Но поскольку нацелиться на сам Китай боевикам становится все труднее, они переключают свое внимание на китайские объекты в Центральной и Южной Азии.
Комитет национальной безопасности Кыргызстана заявил, что подрыв террористом-смертником китайского посольства в Бишкеке в 2016 году был осуществлен уйгурским боевиком из ИПТ и финансировался «Фронтом ан-Нусра», подразделением «Аль-Каиды». Между тем группировка ИГ взяла на себя ответственность за похищение и убийство двух китайских учителей в Пакистане в 2017 году.
Пакистан, в инфраструктуру которого Пекин в рамках Китайско-пакистанского экономического коридора инвестировал около 60 миллиардов долларов, также стал местом жестоких нападений различных группировок на китайских рабочих в июле и августе.
Взрыв в Кундузе и волна атак по всему региону подчеркивают растущее число группировок боевиков, нацеленных на китайские объекты. Инциденты показывают также, что Пекину, который подталкивает «Талибан» к сотрудничеству в его усилиях по борьбе с терроризмом, сосредоточенных исключительно на уйгурских боевиках, предстоит трудный путь.
По словам Ма, если по настоянию Китая талибы будут преследовать уйгурских боевиков слишком активно, то уйгуры могут «почувствовать угрозу и устремиться к потенциальному партнерству с другими группировками, такими как [ИГ-Х]».
— Если вы будете оказывать слишком сильное давление на «Талибан» с целью сотрудничества, вы можете подорвать их легитимность, и они будут иметь меньший контроль над этими [боевиками]. Это центральная дилемма для Китая, — отмечает Ма.
